Два веса, две мерки [Due pesi due misure] - Лев Вершинин

— Да понятно, понятно. Ты это повторяешь каждый раз.

— Значит, так: сначала чек, а слезы потом.

— Кстати, в чем ты летишь? В новом костюме? — спрашивает жена.

— Зачем же в новом? — отвечаю я в полной уверенности, что авиационной катастрофы мне не избежать. — Нет-нет. Он еще пригодится Франко, когда мальчик подрастет. Такой хороший материал, чистая шерсть… Да, не забудь, что Марко все еще должен мне те деньги… — добавляю я как бы между прочим.

— Не уверяй меня, будто он тебе их еще не отдал! — взрывается жена. — Уже четвертый раз, улетая, ты говоришь мне о них! Почти шесть лет! Как не стыдно!

— Я сказал это не для того, чтобы выслушивать твои комментарии. Просто решил напомнить тебе об этом старом долге. Может, если самолет разобьется, Марко в порыве благородства вернет эти деньги тебе… В конце концов, он же мой лучший друг. А станет финтить, так знай, что за ним четыреста сорок тысяч лир.

Я делаю небольшие паузы между наставлениями, проявляя вполне понятную сдержанность: должны же они освоиться с мыслью о моей смерти. Но время от времени, вроде бы случайно, я возвращаюсь к этой теме.

— Дети… Вспоминай с ними обо мне, когда меня не станет.

— Ла-а-а-дно, — отвечает жена, продолжая гладить белье.

— Лоренцо еще слишком мал, он, конечно, позабудет своего папочку. Ты сама расскажешь ему обо мне, когда он начнет что-то понимать.

— Ла-а-а-дно, — повторяет жена, складывая мою рубашку.

— Если только это возможно, мой дух будет вечно витать среди вас! — Тут я, не в силах скрыть охватившие меня чувства, убегаю в другую комнату и потому не могу разобрать ответа жены, но, кажется, она говорит: «Ну вот, теперь у нас будет еще и свое привидение…»

Конечно, я мог и ослышаться.

Вечером накануне отъезда, когда мы собираемся за столом, вид у меня совсем убитый.

— Папа, — говорит Валентина, — у тебя такое лицо, словно ты на похоронах!

— На своих собственных, — отвечаю я.

— А-а, значит, ты завтра опять улетаешь? — мычит Франко — рот у него полон кетчупа.

В ответ я грустно киваю.

Но это их совершенно не беспокоит: слишком часто я уже летал на самолете и ничего со мной не случалось. Оживленная болтовня за столом продолжается под веселое звяканье ножей и вилок. Мои милые детки и их мама с аппетитом уплетают все подряд, а я, демонстрируя, только лишь ради самоутверждения, отсутствие аппетита, перемежаю тяжелые вздохи такими примерно фразами:

— Мама вам заменит отца… Не забудьте тотчас же забрать из сейфа облигации, а то его быстренько опечатают. И пройдет не один год, прежде чем решится вопрос о праве наследования… Мне бы хотелось, чтобы Франко стал художником… Роберта, детка, постарайся похудеть, обещай мне…

На следующее утро дети, собираясь в школу, с удивлением убеждаются, что я уже на ногах.

— Хочу проститься с вами в последний раз.

И я долго-долго держу их в объятиях, шепча:

— Не оставляйте маму.

Давая наставления Валентине, не могу удержаться от подленькой уловки:

— Смотри, чтобы мама не вышла замуж второй раз. Как вы будете жить с отчимом!

Я замечаю, как дети поднимают глаза к небу, но не в знак того, что препоручают мою судьбу господу богу, а чтобы показать, до чего им все это надоело.

Наконец они все же вырываются из моих объятий, и я потом долго машу им рукой из окна.

Когда наступает трагический момент прощания с женой и пускающим пузыри Лоренцо, я уже плачу навзрыд. Вот тут-то моя жена и попадается на крючок: она тоже начинает плакать.

— Ну, не надо так, — говорит она, — не надо. И вообще, скажи, зачем ты упорно покупаешь билеты на самолет, если это каждый раз доставляет тебе столько страданий? В конце концов, можно поехать и поездом, будешь в Турине на два часа позже, зато без волнений!

Я сам знаю, что можно. Но мне не позволяют этого стоическая жилка в моем характере, его патетико-депрессивный компонент, делающий меня счастливым оттого, что я несчастен, ну и, конечно, сознание, что авиабилеты возврату не подлежат.

«Если самолет разобьется, ты разобьешься вместе с ним, старина», — героически внушаю я себе, и в ушах у меня уже звучит траурный марш Темкина.

Когда я приезжаю в аэропорт, в моем распоряжении есть еще добрых полчаса сверх тех тридцати минут, которые нужно иметь в запасе при полетах на внутренних линиях. За эти полчаса я оформляю страховой полис на сто миллионов лир, который действителен на полет в оба конца и за который с меня берут семь тысяч лир. Срочным заказным письмом отправляю квитанцию на свой домашний адрес, а сам, несколько приободрившись, направляюсь в зал ожидания. Я присутствую при отправлении самолетов на Катанию, Милан, Кальяри, Бари, Палермо, Альгеро. У меня остается еще так много времени, что я едва не опаздываю на свой туринский рейс. Когда самолет отрывается от земли, меня разбирает смех, и я ловлю себя на мысли: «А что, если он действительно рухнет?» Сто миллионов лир против каких-то семи тысяч. Самая крупная сделка в моей жизни! Уладив материальную сторону дела, приступаю к обдумыванию проблемы оповещения. Если моей смерти на земле печать, скорее всего, уделит минимум внимания, то гибель в авиационной катастрофе автоматически придаст вес моему имени.

«РАЗБИЛСЯ САМОЛЕТ С 75 ПАССАЖИРАМИ НА БОРТУ.

В ЧИСЛЕ ЖЕРТВ АНТОНИО АМУРРИ».

Посмотрим, кто тут в самолете… Я внимательно вглядываюсь в лица пассажиров. Из мира искусства — никого. Может, на мое счастье, какой-нибудь крупный инженер с Севера возвращается на свое предприятие? Ладно, тогда скажем так:

«РАЗБИЛСЯ САМОЛЕТ С 75 ПАССАЖИРАМИ НА БОРТУ.

В ЧИСЛЕ ЖЕРТВ ИНЖ. АНАКЛЕТО ДЕ БЕРНАРДОНИ ИЗ ОБЪЕДИНЕНИЯ „СТАЛЬ И ПРОКАТ“

И АНТОНИО АМУРРИ».

Но чего-то, по-моему, в этом заголовке не хватает. Наверняка они там добавят:

«…И АНТОНИО АМУРРИ С РАДИО-ТЕЛЕВИДЕНИЯ».

Совсем как какой-нибудь Даниэле Пьомби!

Нет, на таких условиях разбиваться не подобает. Мне становится тоскливо.

Но тут, к счастью, появляется стюардесса и отвлекает меня от мрачных мыслей. Выпив стакан апельсинового сока и съев бутерброд, я прибываю в Турин.

Из гостиницы сразу же звоню домой.

— Я слушаю, папа, — говорит Валентина, которая уже обо всем успела забыть. — Ты откуда?

— Не из рая, моя милая. Из Турина. Мы не разбились. Успокой маму.

— А мамы нет дома. Она ушла с Биче и Паоло обедать в ресторан. Думаю, что к ужину она не вернется, потому что они договаривались с Джанни и Альбой…

Так-то моя жена обо мне беспокоится! Я сажусь на кровать и разглядываю потертый коврик под ногами.

Потом ложусь и перевожу взгляд на трещину в потолке.

Мое внутреннее «я» подсказывает, что меня ждет бесславный конец.

Должно быть, я погибну под колесами велосипеда.

ЛЕТО, ЗИМА…

Перевод Э. Двин.

Летом моя жена такая:

— Валентина, разденься. Франко, не лезь в воду одетым. Роберта, оставь ведерко и сними туфли. Валентина, перестань дичиться, бери пример с Лоренцо. Роберта, не вертись. А где Франко? Франко, иди, я тебя раздену. Роберта, спрячься в тень, Франко, кому сказано: иди сюда, я тебя раздену. Валентина, надень костюмчик на Лоренцо. А где Франко? Франко, вернись, купаться будем позже! Ты уже весь мокрый! Валентина, ты куда? Бери пример с Роберты. Да, а где Роберта? Роберта, иди сюда, купаться будем потом. Франко! Франко, где Франко? Если ты посмеешь купаться без разрешения, я тебя окуну прямо в одежде. Валентина, держи Роберту, она лезет в воду! Франко, ты зачем искупался? Роберта, иди сюда, на солнце, обсохни! Валентина, вечно ты витаешь в облаках, я же тебе велела приглядеть за ней. Лоренцино, солнышко мое, зачем ты ешь песочек! Песочек нельзя есть, песочек бяка! Франко! Куда девался Франко? Нет, он обязательно утонет, что тогда отец скажет? А, ты здесь. Мог бы откликнуться, слышишь ведь, что тебя зовут. Валентина, дай Лоренцо мячик, ты же не глухая: ребенок плачет. Франко, сейчас же вернись, иначе не получишь мороженого. Валентина, ты где? Роберта, иди сейчас же сюда! Франко, тебе кто разрешил купить мороженое? Валентина, иди расплатись с мороженщиком. Нет, Роберта, никакого мороженого. Тебе нельзя. Ладно, купи Роберте тоже, а то реветь начнет — что потом папа скажет! Франко! Где Франко? А, вот он. Ну конечно, я так и знала, уронила мороженое, растяпа. Ладно, не плачь, мамочка купит тебе другое. Валентина, может, ты еще с мороженым в воду полезешь?! А Франко где? Потерялся! Ну, знаешь, Франко… ты же слышишь, что тебя зовут. Валентина, пойди поищи Роберту, что-то я ее не вижу. А, вот она, у меня за спиной. Ничего, можешь не искать, я уже ее нашла. Франко, ну зачем ты ешь водоросли? Аппетит у этого ребенка, совсем как у папочки! Где Валентина? Франко, найди Валентину. Ах ты сынуля-сонуля, мамочкина радость, Лоренцино! Валентина, иди поищи Франко, он пошел искать тебя! Роберта, ни шагу отсюда. Господи, я думала, это Роберта. Где же Роберта? Франко, беги ищи Роберту, а если увидишь Валентину, скажи, чтоб она тебя не искала, потому что ты уже нашелся! Франко, вернись, это действительно Роберта, мне сначала показалось, что это не она! Валентина, если ты только вздумаешь искупаться… Ох, Франко, я же тебе говорила, что такие вещи нужно делать в сторонке, ну хотя бы за раздевалкой. Ага, слава богу, идет ваш отец! Синьора Паолетти, присаживайтесь к нам, теперь наконец мы сможем поболтать спокойно! Франко! Где Франко?.. — И так далее.